ШЕСТЬ ВСПЫШЕК

М. Л. Шифман

Ох, как сложно было садиться за эти воспоминания!

Во-первых, они не из самых приятных - ведь приходится каждый раз как бы заново переживать эти страшные события, будоража свою память. А при тех "букетах" нажитых за свою жизнь болезней - это большая нагрузка на душу, сердце и нервы…

Во-вторых, человек устроен (наверное, к счастью!) так, что с годами, а прошло более 60 лет с начала блокады, многое плохое забывается, впечатления от прошлого часто предстают в искаженном свете.

Поэтому что-то во мне "сопротивлялось" предложению от Музея "Тридцатки" поделиться своими воспоминаниями о тех страшных годах. Впрочем, подумалось, я - "не хроникер и не летописец", так что это не воспоминания, а, скорее, сохранившиеся ощущения, детское восприятие происходившего тогда - ведь к началу войны и блокады мне не было и пяти лет. Боюсь, что описывая эти "вспышки памяти", я рискую оценивать их с позиции "сегодняшнего дня", с учетом того, что мне довелось позднее слышать и читать о блокаде за прошедшие десятилетия. Поэтому постараюсь воздержаться от оценок. Итак…

"Вспышка первая"

22 июня 1941 года замечательным, солнечным утром мы с мамой отправились в Ботанический сад на Петроградской стороне. Как уже потом рассказывала мне мама, внимание пассажиров трамвая, переезжающего по Тучкову мосту с Васильевского острова на Петроградскую, привлекли толпы людей, стоявших у столбов, на которых были укреплены радиорепродукторы. Как оказалось позднее, выступал по радио Молотов, сообщивший о нападении Германии на СССР без объявления войны и о первых бомбежках советских городов. В вагон врывается женщина, которая рвет на себе волосы с дикими криками: "Война! Война!!" Разумеется, мы вышли из трамвая и отправились домой. А в наш Ботанический сад я все же попал, спустя… 50 лет! Интересно, что желание посмотреть его возникало у меня, уже взрослого человека, неоднократно, но словно что-то удерживало меня (скорее всего, воспоминания о ТОМ ДНЕ, какое-то странное чувство БОЯЗНИ ЧЕГО-ТО)…

"Вспышка вторая"

В самом начале войны я оказался с детским садом, в котором старшей медсестрой работала моя тетя, на Валдае. Ведь многим, не знавшим ВСЕЙ ПРАВДЫ, казалось, что война эта быстро закончится на дальних рубежах Советского Союза. Однако стремительное наступление вражеских войск заставило власти принять решение о немедленной отправке детских учреждений "ПО ДОМАМ". Но к тому времени немецкая авиация уже стала совершать глубокие рейды в наш тыл. И поезд, в котором мы возвращались в Ленинград, подвергся налету. Не бомбардировке (бомбы они почему-то не сбрасывали), а именно пулеметному обстрелу. Самолеты шли на бреющем полете с жутким завыванием, поливая вагоны пулеметным огнем, совершая эти заходы многократно. Это было так страшно! Все медсестры, воспитательницы, нянечки затолкали детей под лавки, подстелив одеяла и матрасики. А подруга моей тети, добрейшая тетя Тося (после прошедшая всю войну с госпиталем и недавно ушедшая из жизни, не дожив всего лишь месяца до празднования 60-летия прорыва блокады - светлая ей память!) закрыла меня от пуль собой. До сих пор видятся мне изрешеченные пулями стенки вагона. К счастью, никто в нашем вагоне не пострадал, и мы благополучно добрались до Ленинграда.

"Вспышка третья"

Это даже не было "вспышкой" - это было зарево, державшееся несколько дней (и ночью было светло, словно днем!), когда буквально в первые дни блокады Ленинграда горели от бомбежки знаменитые Бадаевские склады - продовольственный запас города. Эта картина, которую я видел с балкона высокого дома, до сих пор стоит у меня перед глазами (мог ли я, тогдашний несмышленыш, понять и осознать масштабы катастрофы, грозившей оставшимся в городе жителям?!). А ведь именно это, да еще замкнувшееся вокруг города кольцо вражеских войск, предопределяет самую страшную зиму - голодную зиму 42-го года…

"Вспышка четвертая"

Большим подспорьем для мамы было то, что я в то время ходил в детский сад, так что, как говорится, "худо-бедно", но я питался там в течение дня, пока мама была на работе. Кроме того, каждое утро, когда я просыпался, в углу нашей комнатки на этажерке меня ожидал малюсенький кусочек хлеба, который я съедал перед уходом "на работу". Однако подобное было далеко не всегда - этот утренний "подарок" часто отсутствовал, и меня это ужасно злило. Мне хватало ума не устраивать скандалы "почему нет хлеба!" Но сдержаться было так трудно, что я придумывал разные поводы для своих "возмущений": то мне НЕ ТАК застегнули пуговицу, то надели НЕ ТУ рубашку, то НЕ ТАК завязали шнурки на ботинках. Мама, конечно же, все понимала (но что она могла сделать?!), а я только спустя много лет осознал, какие душевные муки я доставлял ей своими "взбрыками".

И ещё о еде. Многих ленинградцев от голодной смерти спасал студень из… столярного клея! Именно поэтому я на протяжении 40 лет после войны, не мог заставить себя прикоснуться к высококачественному мясному студню - непременному блюду в застолье во многих домах. И каждый раз, испытывая неприятное тяжелое чувство, мне приходилось объяснять хозяйке дома, почему я игнорирую эту еду…

Эвакуируемым из города (особенно в самом начале блокады) выдавались на дорогу продукты, так что иногда на улицах города можно было увидеть человека, несшего буханку(!) хлеба. В таких случаях я останавливался с мамой и долго (словно завороженный) смотрел ему вслед. "Буханка хлеба" была моей несбыточной мечтой!

Наверное, во все это трудно поверить, когда видишь ныне, как полки магазинов "ломятся" от разнообразнейших продуктов. Чтобы понять, ЭТО надо пережить (не дай БОГ!). Впрочем, нечто похожее (правда, весьма и весьма отдаленно!) страна испытала в начале 90-х годов, когда на полках пустых продовольственных магазинов стояли ТОЛЬКО (!) трехлитровые банки березового сока. Вот и не удержался, отвлекся.

"Вспышка пятая"

Пожалуй, одним из самых сильных потрясений для меня была смерть бабушки. Она угасала от голода и холода, перестала вставать. Каждый вечер перед сном я подходил к дивану, чтобы поцеловать ее и пожелать спокойной ночи. И вот вечером 22 апреля 1942 года она произнесла слова, от которых и ТЕПЕРЬ "по телу бегут мурашки": "Мишуня, завтра ты проснешься, а к утру бабушки уже не будет". Все так и произошло. Позже, в течение нескольких лет, вспоминая эту фразу, я мучительно бился над одним словом, не понимая его смысла - что означало "КУТРУ"? И только потом я понял: к утру…

"Вспышка шестая"

Когда начались бомбёжки и обстрелы, населению было предписано по сигналу воздушной тревоги (жуткое завывание этой сирены потом преследовало меня во сне на протяжении нескольких лет!) спускаться в наспех сооруженные подвалы-бомбоубежища (ведь мы не готовились к войне!), имея в чемодане определенный "набор" необходимых вещей. Поначалу, как и все, мы спускались, собравшись за короткое время, в подвал нашего огромного дома, но затем (видно, человек ко всему привыкает!) стали выходить тепло одетыми в коридор нашей большущей коммунальной квартиры и пережидали тревогу и бомбежки, сидя на чемоданах и никуда не спускаясь. А однажды мама, безумно устав от неоднократных за одну ночь бомбардировок, сказала в отчаянии: " Чему быть - того не миновать - если суждено погибнуть, то пусть это будет в собственной кровати!" (кстати, известно много случаев, когда рухнувшие при артобстреле дома заваливали подвалы и бомбоубежища, где прятались люди). И мы перестали во время ночных налетов даже выходить в коридор… Как оказалось, НЕ СУЖДЕНО БЫЛО…

Кстати, о Судьбе.

Как-то в один из дней мама решила не отводить меня в детский сад (сейчас уже не помню, по какой причине: то ли сработала интуиция, то ли это ТА САМАЯ СУДЬБА!). А на следующий день мы узнали, что в дом, где размещался детский сад, попал снаряд. Были жертвы и среди детей…

Пожалуй, на этом остановлюсь, ибо эти воспоминания даются очень и очень тяжко, а о прорыве блокады и ее полном снятии написано много взрослыми, специалистами и профессиональными писателями. Мне же хотелось передать в заключении еще одно. Общеизвестно, что официально жители блокадного Ленинграда признаны ветеранами Великой Отечественной Войны (хотя, по справедливости, какие "ветераны" дети блокадного города?). Им даже установлены определенные льготы. Но ГЛАВНАЯ ЛЬГОТА - ЖИЗНЬ!!! Так будем же благодарны Судьбе за эту "льготу"…

Михаил Львович Шифман, житель блокадного Ленинграда, учитель физики ФМЛ № 30, выпускник школы 1954 года, заслуженный учитель РФ, неоднократный обладатель Соросовского гранта, победитель конкурсов "Учитель-мастер" и "Учитель физики года", лауреат конкурсов "Грант Санкт-Петербурга", "Учитель, воспитавший ученика", "Наставник будущих ученых", награжден медалью Я. Корчака. Один из тех, кто стоял у истоков создания физико-математической школы № 30. Преподает в Тридцатке с 1959 года. Воспитал десятки победителей Всесоюзных, Всероссийских, Соросовских и Международных олимпиад.